МГ “Пьяный кролик”

Не люблю зиму. Минаки Ктаху
Лис был рожден не далеко от небольшой безымянной деревни, в обычной лисьей норе. Ещё до его рождения его родители знали, что он будет выдающимся лисом, и сможет покорить сердца многих. Вскоре после рождения, сила и талант, о которых знали родители, проявились, и необыкновенная сноровка позволила ему неплохо таскать кур из деревни. Шли месяцы, лис подрастал, становился ярче и красивее. Однажды зимой, когда были особенно лютые морозы, лис забрался очень глубоко в деревню, так глубоко, что не стоило забираться, собаки спугнули его, но запах, который учуял он в последние мгновения, взбудоражил ему голову. Морозы спали, и так сильно залезть больше не получалось, а таинственный запах все ни как не шел из головы. Лис все порываясь прорваться в деревню, узнать причину столь желаемого для него запаха сам и не заметил, как начал наблюдать за людьми, он маскировался и вслушивался в их речь. Не в пример умнее многих лисиц, он быстро научился понимать, о чем говорят люди, немного времени ушло, чтобы научиться говорить, ещё больше, чтобы научиться оборачиваться человеком, не каким-нибудь просто человеком, а красивым, широкоплечим юношей. Пару раз, чуть не разорванный собаками, он научился отбивать лисий запах. Несколько зим ушло на то, чтобы научиться притворяться настоящим человеком, таким человеком, чтобы не люди не собаки не могли заподозрить неладное. В деревни сначала с недоверием относились к странному юноше, потом потихоньку привыкли и лис спокойно смог ходить и даже доходить до рынка. Он пытался расспросить людей о запахе, но ни кто его не понимал. Они, как быстро понял лис, запахов совсем не чувствовали. Одна за одной проходили зимы, лис, отчаявшись найти запах, все реже заглядывал в деревню. И вот в один прекрасный день он снова его учуял, сердце бешено заколотилось, и он пошел в след за ним, шаг за шагом, поворот. На крыльце сидела девушка, лис подошел и застыл, не зная что сказать. Девушка улыбнулась и запустила в него снежком.
-Эй, так не честно! – крикнула она, ловко увернувшемуся лису
В ответ лис слепил снежок и тоже запустил в девушку.
-Ах так, война значит! – бойко прокричала девушка, запуская в него новым снежком.
-Война – согласился лис, давая в себя попасть.
Они играли, а через несколько часов, когда начало смеркаться, девушка засобиралась домой.
-Приходи завтра ещё! – крикнула она ему на прощанье – Ты ведь придешь?
Лис не ответил, лис знал, что он обязательно придет.
Он нашел в лесу тайник, давно оставленный здесь какими-то людьми, и достал прекрасное ожерелье, он знал, что люди очень ценят такие непонятные ему вещи, ему очень хотелось сделать прекрасной девушки приятное.
На следующий день они снова встретились, и он протянул ей ожерелье.
-Какая прелесть – сказала девушка – пойдем к нам, я хочу его примерить!
Они зашли к ней в дом, девушка скинула тяжелую шубу, и побежала к отцу.
-Папа, смотри какое ожерелье мне подарили!
Отец вырвал из рук дочери ожерелье и бросил его об стену.
-Какого черта ты можешь принимать подарки от человека, который не будет тебе женихом – он с размаху ударил дочь так, что она аж отлетела – я тебе сейчас покажу, как дарить подарки той, что не твоя по праву – отец схватил большой нож и кинулся на лиса.
Дрогнули колени у лиса, сбросил он человеческий облик, стал на четыре лапы и бросился бежать.
-Оборотень, оборотень – раздавалось по деревни.
Лис столкнулся с большими сторожевыми собаками, росился в проулок. Огромная черная пасть мелькнула у горла, но он успел, он проскочил, быстрее, быстрее, убежать, нырнуть в нору. Сбивалось дыхание, он чувствовал, что не успевает, он чувствовал больших охотничьих собак, он сделал последний рывок.

«Не люблю зиму» - думал про себя Минаки Ктаху, идя по холодной, темной, ветряной улице, закутывая озябшие щеки в высокий воротник из необыкновенно красивой, очень мягкой и нежной лисьей шкурки.

Вода в котле достигла кипения и поршень сдвинулся с места. Медленно-медленно поезд проснулся. Паровоз был стар, очень стар, многочисленные наспех приделанные заплатки, частично прогоревшая топка. Его следовало отремонтировать, но он уже несколько лет стоял на запасных путях и про него просто забывали. Два таких же старых как сам паровоз ветхих вагона сдвинулись с места, поезд разгонялся. Он проскочил развилку и вышел на рабочий путь. Старый котел работал на износ, тем более, что топливо, редкое, дорогое теплоемкое топливо и машинист, ещё совсем молодой, задал максимальную температуру. Две с половиной атмосферы для старого котла были слишком много, поршни скрипели, они тоже работали далеко за пределом своих возможностей. Было ясно, что не протянет паровоз не протянет долго, а он все шел и шел вперед. Возле старого, наполовину разрушенного полустанка он сделал остановку. И несколько людей зашли в вагоны. Он должен был здесь проехать, давно должен был, десять лет назад… но десять лет назад топливом запастись не успевали, и потому его поставили ждать. Он ждал, он ждал топлива, машиниста, пути. Его ждали. Проходили годы, а его все равно ждали. Поезд тронулся дальше. Быстрее, быстрее. Подгнившие шпалы расшатывались, готовые разломать пути в любую минуту, но поезд шел. Он останавливался у старых полустанков и шел, упорно шел вперед… Он свернул не там… машинист не знал пути, машинисту главное было ехать… путь знал проводник, но его не было на поезде, проводник умер пару лет назад, а поезд шел и шел вперед набирая скорость… шел к своей погибели, потому что мост на этом пути так и не был построен, и надо было ехать по другому, но об этом знал только проводник, а проводник умер, так не дождавшись…

Минаки проснулся. «Странный сон» - решил про себя он. Поиск топлива для старого паровоза наконец-то увенчался успехом, и сегодня, десять лет спустя наконец-то можно было выдвигаться…

Дракон.
Мыша отдала приказ раскручивать огромные меховые валуны ожидающим неподалеку рыцарям, совет старого колдуна, использовать обратное сечение и бета потоки воздуха ни как не выходил из головы. Дракон меж тем оживал, он медленно поднял голову, и посмотрел на Мышу, это был уже третий созданный Мышой дракон, в отличии от двух предыдущий механика крыла, биохимические жизненные процессы были сделаны по самым современным расчетным формулам, никакой самодеятельности, четко рассчитанный, основательно продуманный боевой дракон был готов. Меж тем дракон медленно поднялся, встал на лапы и выдохнул огненной струей на стоящих неподалеку рыцарей. «Побочный эффект, несбалансированность сернокислотного баланса – отметила про себя Мыша – впрочем, эффект забавный, надо будет попробовать использовать его на деле». Мыша глянула на дымящиеся остатки рыцарей, жалко конечно, за то вот и обед будет сразу. «В следующем надо будет попробовать немного сильнее сместить баланс в сторону серы» Она посмотрела в глаза дракону, и дракон, повинуясь её взгляду распустил крылья и приготовился взлетать. «Так, мысли все равно не читает – отметила про себя Мыша – надо ещё увеличить магнитную восприимчивость» Но это было ещё впереди, сейчас дракона следовало накормить, потом провести полевые испытания. Голубовато серебристая броня мягко отсвечивала в ярком полуденном свете и Мыша невольно залюбовалась, дракон повернулся к ней и … мурлыкнул. «Вот сволочь! Все он читает мысли, только к тому же ещё и притворяется!» - отметила про себя Мыша.

Поражение
Королевство было на грани хауса, захватчики наступали, королевская армия встретилась с наподдающими, завтра должно было начаться генеральное сражение. Мыша возилась с драконами, одиннадцать огромных серебренных птиц были последней надеждой. Накормить, почистить.
Королевские войска стояли, отряды Красных Плащей наступали, драконы взмыли в воздух, огромные валуны прицельно падали на наступающих. Мышу это не интересовало. Она с ужасом наблюдала за огромными баллистами, одним за одним поднимающие в небо окованные в железо бревна. «Слишком малая скорость, малая маневренность» - думала она про себя. Одно из бревен попало в птицу, раздался оглушительный крик, заставивший на мгновение вздрогнуть поле боя, и птица камнем упала вниз, она могла биться на земле, но её судьба была уже предрешена. Мышь бросилась со своего поста, исход сражения был предрешен, драконам просто не хватало маневренности, чтобы уклониться от баллист, им не хватало скорости, чтобы подлететь, пока она успеет выстрелить. Быстрей, быстрей прочь. Слезы текли по глазам, ведь она все сделала правильно, или нет? Сомнение закралось в душу… обратное сечение… нет, с обратным сечением невозможно было взлететь в принципе, хотя…

Изобретатель
Он стоял на краю огромной пропасти, один, полная луна освещала безнадежно покалеченное многими годами труда, безнадежно одинокое, усталое лицо. Он улыбнулся и расправил огромные белые крылья. «Сохрани меня господь!» - пошептали усталые губы молитву и он шагнул с обрыва.
Мыша осмотрела то, что осталось от его тела: «Добавить толщины в основании, увеличить высоту с которой прыгают, для того, чтобы была больше скорость, усилить крепление у основания». Свою ошибку в использовании перепончатых крыльев драконов Мыша поняла уже давно, предоставленная сама себе она не могла использовать магические ингредиенты в неограниченных количествах, приходилось использовать то, что есть, а именно маньяков-исследователей. Она положила две ярко красные розы рядом с телом, легонько поцеловала его: «Спи спокойно, ты был хорошим человеком и подтвердил несколько моих гипотез»

Полет
Маленький моноплан летел над полем, круг, разворот, пилот в кабине улыбался девушке, сидевшей за ним. Мыша тоже улыбалась, она знала, что бета потоки действительно можно использовать, и подъемная сила крыла очень просто считается от разницы в их скорости, пилот не знал её теории, ему, как и многим тысячам за тысячи лет погибших, казалось, что он см придумал самолет, Мыша не спешила его разочаровывать, просто это была первая действительно удачная за многие-многие годы её модель, которая не разбилась после нескольких десятков полетов, она смотрела на поле под собой и улыбалась, старый колдун был прав, бета потоки действительно были гораздо более эффективней перепончатых крыльев. Осталось разобраться с обратным сечением

Секретное ведомство
Огромный тяжелый самолет догорал на взлетно-посадочной полосе. Залетевший в диспетчерскую начальник набросился с кулаками на конструктора.
-Я все объясню, я…
-На небесах объяснишь – кричал начальник, обрушая все новые и новые удары на конструктора
Мыша, в форме секретаря стояла с жалостливым видом, смотря на драку, ей было очень грустно от того, что найдя столь талантливого конструктора она так скоро его потеряет, последнее время приходилось очень быстро меняться, а меняться ей совсем не нравилось. Она мысленно послала «Прости!» конструктору, и поспешила ретироваться. Главный расчет у неё был, ошибка в нем стала понятна сразу после взлета, оставалось найти только нового конструктора.

Кофе
Запах ароматного черного кофе разносился повсюду, наполняя своим ароматом воздух небольшого ресторанчика на вершине Эйфелевой башни, Мыша отхлебнула не большой глоток:
-А почему вы мне ещё тогда не сказали, как правильно считать подъемную силу крыла, и что для того, чтобы преодолеть порог скорости в 400миль надо использовать крылья обратной стреловидности внутри турбины?
-Да нет, Мыша, я бы сказал – ответил старый колдун, директор института сказки – просто это как-то слишком круто было по тем временам, и ты бы мне все равно не поверила.
Мыша задумалась, да действительно звучало бы как бред.
-Знаешь – продолжил колдун – у меня есть для тебя дельное предложение.
-М?
-Давай ты, пока больше не будешь заниматься авиацией?
-В смысле?
-Следующим твоим изобретением должно быть тиальный двигатель, который позволит летать всем, на любое расстояние, ну мне кажется, что люди пока не готовы к нему, лет так через сто, когда все успокоится… К тому же у меня не примете есть один одинокий замечательный конструктор, который тебе очень понравится, и при этом нихрена не понимает в авиации…
-А…
-Ну вот лет через сто, когда передашь ему свои знания, и будет как раз…

Послесловие
-Солнышко, ты не приготовишь мне позавтракать?
-Да, конечно, я уже почти проснулась… знаешь вчера по телевизору услышала, что РОСТО открывает летную школу у нас в городе!
-О, класс, всю жизнь мечтал летать!
-Да конечно, только на всякий случай знай, что если полетишь на АН2, опасайся краев водоемов, потому что по первости на нем сложно справиться с восходящим потоком, и будь аккуратнее, у них не очень ровная система посадки, при среднем боковом ветре надо обязательно делать корректировку, а у Вильги не очень стабильные двигатели и…………….

Зажигается свет, включается музыка – время вставать…
А хочется ли вставать? Нет. Вставать уже не имеет смысла, потому, что нет веры в этот день.
Ещё солнце не объяло город своим теплом. На улице холодный, ночной туман. Ты ушел просто так. Забрав с собой всё, во что мы верили. И нас не стало. Холод пронизывает, отбирая тепло. Туман бьёт по глазам. И где-то вдалеке слышится звук колокола. Он плачет и зовет. Как малое дитя, потерявшее свою мать.
Из серого тумана появляется первый автобус. Как призрак или видение. Тихонько работает старый мотор. Слабо светят фары, не в силах разогнать утренний туман.
Подъезжает к остановке. Открывает только одну дверь, потому, что некого больше впускать.
Ободранные сиденья, на стекле написано маркером не хорошее слово. В автобусе только кондуктор, две пожилые женщины и водитель, который ещё не совсем проснулся. Тихонько играет музыка в кабине. И, как будто автобус отделен от всего мира, как проводник по виртуальному миру, перескакивающий через узкие каналы-дороги с сервера на сервер, грузящий через маленькие окна картинки миров.
Моя остановка. А солнце уже давно взошло, и туман исчез, только я этого как-то не заметил.
Прямоугольный параллелепипед автобусной остановки, ветер в лицо, фонарные столбы, серое здание за спиной. И люди. Люди, которые считают этот город родным, лучшим городом на земле. Люди, в серой одежде. Серые лица, на которых нет радости. Усталые взгляды. Будто они ищут чего-то и не находят. Люди, готовые кинуться на человека нарушившего равномерное течение их равномерной жизни. Как призраки или зомби. Ждущие, но не находящие. Живущие, но не понимающие жизнь.
Автобус подходит к остановке. Мы все едим в одну сторону, и я тоже еду туда, куда и все. Знакомые лица. Друзья, подруги. «Ну, здравствуй…». А в душе пустота. Зачем ты забрал все, во что мы верили, зачем ты решил за нас?
Моя остановка. На улице уже во всю светит солнце. Очень жарко. И проезжающие мимо машины поднимают в воздух столбы пыли. Жгут бензин. И нечем дышать в городе. И люди думают, что город принадлежит им, сами того не замечая, что принадлежат городу. Город живет ими, разрушая и убивая их. Люди становятся рабами города, болеют городом.
Проходная, шестой этаж. И, механически, по инерции, предъявить пропуск. Уже даже не задумываясь. Город съел мысли. Город убил мечту. Город поработил душу. Нет, это не мой город, это не моя жизнь, это не я! И только тихий смех в ответ: «Сошел с ума!»
Как просто уйти. Так просто, оставив всех вас наедине с этим городом?

Мастер бежал из своего мира. Ни кто не знает почему, и уже, наверное, никогда не узнает. Он бежал, пока силы не оставили его. А потом просто упал и уснул. А когда проснулся, увидел что во круг него уже другой, холодный, чуждый мир. И мастеру захотелось принести в этот хоть мир частицу нежной красоты.
Он взял большой холодный камень, достал зубило, молот и начал откалывать от камня щепки. Ему было тяжело и грустно. И щепки разлетались в стороны, ложились на траву и начинали светиться. А его грузные удары слышались далеко-далеко. Заканчивая работу с зубилом, он погладил камень у него на руках и камень начал тоже светиться.
И чем больше он работал, тем ярче светился камень у него на руках. Он светился ярко оранжевым светом, когда мастер брал его в руки, или печально голубым, когда мастер клал его рядом, тянувшись за более тонким инструментом. Странная, но в то же время удивительно красивая, птица рождалась у мастера на руках. И птица будто грелась мастерским теплом, и жила, нежностью его рук, не желая лететь. Работа становилась всё тоньше, и большие щепки становились всё меньше, пока не стали незаметными.
А когда работа была закончена, мастер пустил птицу и сказал: «Лети, ты свободна!». И люди увидели, как, взмахнув крыльями, птица подняла в чёрное, пустое небо тысячи и тысячи светящихся каменных крошек. Она летала по ночам две недели, набирая силу, светила печально голубым призрачным светом. А потом ей снова захотелось вернуться на руки к мастеру. И она стала искать его, смотря с высоты. Она пролетала, над землёй каждую ночь, теряя силы и жизнь. И показалось, что она – нашла. И тогда птица спустилась низко-низко. Так, что даже люди не видели её света. Но, увы, это был не он. А на следующую ночь она вновь летела высоко, всматриваясь в лица людей. Надежда найти была жива, и силы возвращались к ней.
И когда надежда жива, она всё собирает силы, и, теряя надежду найти, теряет их. А когда надежды совсем не остаётся, она спускается низко-низко, чтобы заглянуть в лицо ещё одного человека. И тогда её свет виден лишь кому-то одному. Он чувствует её тепло и её боль, её жизнь и её мечту, а потом, обычно, сходит с ума, не выдерживая расставания. И только небо вновь принимает птицу в свои объятия.
А люди, живущие на земле, боятся и боготворят странную, ночную птицу. Которая уже ни когда, наверное, не найдет своего мастера. Они любят смотреть на звезды, даже не зная, что когда-то они ходили по ним.

Смеркается. Становится холодно в лесу. Откуда-то веет холодный ветерок. Воздух после грозы наполняется ароматами только что распустившихся цветов. Где-то высоко в ветвях кричит незнакомая птица, предупреждая сородичей об опасности. Передо мной узкая лесная тропинка, вернее две параллельно идущих тропы. Здесь когда-то проехал грузовик и оставил следы, по которым теперь ходят лесники. Иду по тропинке, высокая трава щекочет открытые до коленей ноги. Где-то вдалеке воет собака. На минуту останавливаюсь, чтобы определить направление и снова иду дальше.
Лежит возле дороги большое, давным-давно кем-то срубленное дерево, оно уже поросло мохом, от него пахнет сыростью и усталостью. Это водитель, когда прокладывал дорогу не смог объехать и срубил дерево. Осторожно касаюсь губами древесной коры и вижу. Как при свете фар усталый, в рваной тельняшке, промасленных штанах, в кирзовых сапогах на босу ногу, невысокий, стриженный наголо водитель сердито мажет здоровенным топором, безуспешно пытаясь свалить дерево. И чихает от запаха, не сгоревшего бензина, глядя на стертые от долгой работы руки, сидя на уже упавшем дереве.
Становится совсем темно, и куда-то исчезают запахи распустившихся цветов, вместо них появляются ночные, не похожие совсем на них непохожие запах смолы и пожухшей травы. Смолкают кузнечики, и где-то вдалеке пронзительно кричит ночная птица. Не ярко светит свеча в фонаре, но этого хватает, чтобы не потерять убегающую из-под ног тропинку во тьме безлунной ночи. Дохожу до стоянки, и сразу ощущаю запах костра. Кто-то сегодня с утра здесь уже был. Если пройти завтра два перехода, как это сделал сегодня, то к вечеру быть может, его догоню. Тихо, прислушиваясь к шорохам ночного леса, ставлю палатку и развожу костер. Совсем становится темно, лишь пламя костра бросает лики на стволы деревьев и палатку.
Почему-то не хочется спать в палатке. Выхожу, иду к следам грузовика, дотрагиваюсь ладонью земли и вижу. Как перепачканная в грязи большая, насквозь пропахшая потом и бензином большая военная машина пробует проехать по бездорожью. Как ревет мотор, как проворачиваются огромные колеса, выбрасывая в небо куски глины. Как уставший шофер в сотый раз повторяет про себя одно и то же ругательство. Сижу и вижу, как из норки прокопанной в глубокой калее появляется небольшая, чуть больше ладони, серая мышка-полёвка. Подбегает к ладони, принюхивается и бежит дальше. Холодно ночью, мерзнут руки, отдавая живое тепло мертвой земле. Иду к костру, чтобы согреться. Чуть потрескивает огонь, разнося едкий запах горящей смолы, как будто смеётся.
Рассвет приходит незаметно, принося с собой голоса птичьих стай. Раннее солнце светит ярко, оживляя замерзший за ночь лес. Сворачиваю палатку, тушу огонь. Взваливаю на плечи толстый, изрядно похудевший за последнюю неделю рюкзак. Солнце светит в спину, оставляя впереди длинные, тонкие лучи, огроменную, словно великан из сказки тень. Скоро станет жарко, до жары надо успеть пройти как можно больше.
Тропа сворачивает с автомобильного следа, дальше люди идут совсем в другую сторону, а автомобиль ехал прямо. Решаю пройти по следу, хоть мне совсем не туда надо. След остался довольно глубокий, а значит, он ехал, когда почва была пропитанной водой, а не такая, как сейчас, упругая. Он проезжал, когда была весна, когда завывал ещё холодный, пробирающий до косточек ветер, когда снег ещё лежал в укрытых от солнца местах. Много лет назад. Так много, что молодые берёзы выросшие на его пути выше уже меня. Солнце потихоньку припекает, скоро встану на привал.
Высоко на дереве, на одной из нижних веток висит старая, обветшалая кепка. Ветка проросла через дыру в кепке. На глаз пробую оценить возраст этой ветки. Лет десять - двадцать, не могу сказать точно. Это, наверно, забыл водитель, когда останавливался тут.
Иду до вечера, очень жарко, но всё равно иду, след петляет, кое-где исчезает совсем, снова появляясь. С какой скоростью он ехал? Наверно не намного быстрей, чем иду я… Трава становится всё ниже и потом совсем исчезает, переставая приятно ласкать голые ноги. Лес становится всё более густым и темным. Когда начинает смеркаться случайно, на небольшой поляне, натыкаюсь на лисью нору. Становится интересно. Кладу ломоть хлеба, отхожу, как, чтоб нору было видно, и жду, как лис на него прореагирует. Сначала нет никакой реакции, а потом рыжая мордочка всё-таки показывается. Темно и не очень видно. А когда зажигаю фонарь, хлеба уже нет.
На лесной подстилке спать тепло, жаль, только нет хорошего топлива, всё сгорает довольно быстро. И утром встаю под песни птиц совершенно бодрый и проснувшийся. Встаю, чтобы продолжить путь.
Почти вечер, скоро будет темнеть. Передо мной поляна. Ветер чуть колышет не высокую траву. Очень сильный аромат неизвестного мне цветка плывёт над поляной. А на другой стороне поляны, в пожухшей от засухи траве стоит, словно памятник большой грузовик. Подхожу и осматриваю. Краска давно испарилась с заржавевшего металла. Колёса наполовину зарылись в землю. Странная, старинная кабина с ещё уцелевшими стёклами. Провожу рукой по борту кузова и отмечаю большие, пробитые очередью из крупнокалиберного пулемёта, дыры, значит, грузовик пришел с войны. Провожу рукой по бамперу и четко ощущаю выбитые изнутри буквы “Анатолий. К”. Как будто призрак из прошлого. И восхищаюсь железным монстром. И кажется, стаю на переправе и рядом едут рядами блестящие, новенькие грузовики и торможу одного из них и прошу водителя подбросить.
- Куда едешь? - спрашиваю.
- На войну! - отвечает он.
- Хорош, красавец! - говорю.
- Да… - подумав, отвечает он - хорош… жаль вот только одного, не жить нам долго ни мне, ни ему…
Сажусь рядом на мягкую, не отравленную вкусом войны траву. Простукиваю бензобак, на самом дне ещё есть бензин, но на самом дне, откуда он не попадает в насос. Кончилась заправка, и уснул железный бог. Как просто, как нелепо. С трудом открываю ржавую дверь и сажусь на место водителя. Это сиденье, нелепая, смешная кабина, изнутри очень тесная, снаружи неказистая, эти приборы, которым уже не суждено снять показания, чья-то выцветшая фотография, как будто через года сохранили атмосферу владельца-водителя. В замке до сих пор торчит ключ зажигания. Поворачиваю ключ, и плывут картины прошлого. Песчаный пляж впереди, и громкий сигнал тревоги. Судорожно схватываются руки за руль, нога выжимает газ до пола. “Стрельба, на лагерь напали, надо бежать - проносится в голове - Нет, надо ещё спасти, кого смогу, но спасти”. Дрожит на штурманском сиденье пулемет, визжат тормоза, ревет двигатель, больно ревёт, так нельзя. Но сейчас можно, потому, что иначе смерть. Пахнет бензином, порохом и поцелуем девушки, которая ещё несколько минут назад сидела рядом. Режет глаза ядовитый дым, видимость очень плохая. Подруливаю к стенкам бараков, громко кричу: “Братцы, сюда, быстрей!”. Кто-то прыгает в кузов, всем телом ощущаю, как подпрыгивает от этого грузовик. Ныряю в ядовитый туман, не давая, прицелится по себе. Они стреляют на шум мотора, и слышу, как несколько очередей, все-таки цепляют кузов. Слышу, как кричит в кузове раненный солдат. Быстро летит грузовик, вырвавшись из вражеского плена. Быстро по ухабистой лесной дороге, по которой проехали тысячи таких грузовиков. В зеркале заднего вида лагерь, весь укрытый рукотворным чёрным туманом. Впереди - лес, а за лесом спасение. Прыгает по кочкам грузовик, больно бьются ноги об железную перекладину. Перехватывает дыхание. Кричит в кузове раненый солдат. Надо остановиться, помочь ему. Останавливаюсь, выключаю зажигание.
Становится совсем темно. Иду к рюкзаку, достаю и зажигаю фонарь. От батареек, конечно удобнее, но почему-то всё равно предпочитаю живое пламя больших свеч. Прислушиваюсь к ночным шорохам. Смотрю на тонкую луну. Метрах в десяти, в траве, замечаю побелевший от времени человеческий скелет. Подхожу и сажусь рядом. Чуть ниже меня, намного шире в плечах. В разорванной военной форме. Провожу рукой по выбеленному временем черепу. Тихо смотрит на меня юноша.
- От кого ты бежал, странник? - спрашиваю.
А в ответ тишина, чуть вздрагивают губы, шепча что-то непонятное. Он просто тихо смотрит в глаза, и в этом взгляде столько боли, нечеловеческой, дикой боли, столько усталости и сомнения. Как будто этот взгляд принадлежит старцу, а не красивому, светловолосому юноше, который всего года на два меня старше. Как будто взгляд невинного раба, идущего на смерть. Как взгляд, в глаза палача, в лицо судьбы.
- Анатолий, Толя, зачем?
- Не знаю… - отвечает он.
И чувствую, как ладонь обжигает струйка крови из пробитого виска. И вижу войну, голод. Вижу умирающих людей. И чувствую палящее солнце за спиной и запах пороха и крови, бензина и горящей резины. И ужасаюсь безумию смерти и убираю ладонь с пробитого пулей черепа. Ищу в траве пистолет и нахожу то, что когда-то им было. Удивляюсь находке.
- Ты просто заблудился, Толя! Заблудился и остался навсегда. Тебе надо было взять направление на два градуса севернее – говорю и понимаю, что не было у него компаса – Спи. Теперь тебя уже никто не потревожит – снимаю с обглоданной временем кости кольцо и одеваю на безымянный палец – Я продолжу твой путь.
Неуютно, прохладно идти сквозь ночь, когда луна почти не светит, а свет фонаря замирает в нескольких шагах. Даже деревья кажутся опасными, и трава, раньше просто щекотавшая ноги, начинает больно впиваться, отставляя царапины.
- Я продолжу – говорю я, смотря на серебряное кольцо на безымянном пальце.

Остывает забытое в кружке кофе
Не потушенный тлеет бычок сигаретный
Потихоньку пищит перегруженный сервер
Догорает холодный январский вечер
За спиной, в холодильнике, остывает пиво
Блок сосисок, как источник питанья
На стене красным маркером, стильно красиво
Твой портрет, и чуть ниже её признанье
Тихо щелкает АТСка, и каналы переключает данных
В проводах и моргании триллионов пакетов
В перекрестии мыслей сисадминовских странных
Это место – алтарь, это место – свято
Это место – погибель, это место – могила
И сегодня в дань богу эфира отдато
Твое тело, твои мысли, и душа и сила…

Бродяга
Тебя твой взгляд в толпе выдаст
И за мечтою на край света
И только жизнь так несется быстро
И не дает твоя жизнь ответа

Твой взгляд одиноким вопросом полон
И я таких вижу раз в неделю
В нем холод бури и жары полдень
И та мечта, что живет в апреле

И ты такой же как я бродяга
От мечты, как и мне не скрыться
Нет дома, нет ничего что свято
И только мысли мне не дают забыться

И Амстердам на краю света
И Нидерланды за границей мысли
И твой взгляд мимо, не даст ответа
Кусочек маленький чужой жизни…

Дух забытый АТСки…

В тишине телефонной коробки
Он забытый сквозь время призрак
Диски, клавиши, ненужные кнопки
В тишине он устало мыслит

В тишине старой как мир АТСки
Он задумывает мир делами
Мир устал, и теперь бесполезно
Исправлять ложь пустыми словами

И по замершим проводах навечно
Не проходят сигналы к богу
Все так просто, и так бесконечно
В тишине не найти дорогу

Обречен дух звонка на погибель
Обречен, а когда-то так много
Знал и был он когда-то вершитель
Открывающий людям дорогу

От его настроений играли
Много верили, жили, любили
И конечно, о нем много знали
И конечно, сегодня забыли

В тишине телефонной коробки
Не раздастся гудка ни слова
Мысли замерли, сигналы кротки
Сотню лет будет ждать вызова снова…

Подарите мне бубен…

Подарите мне бубен…
Я такой вам танец станцую,
Будут звезды летать, кружится,
Будут солнечных дней серенады
Будет дождиком с неба литься
Счастье мягкой живой прохладой

Подарите гитару…
Я сыграю на струнах Вечность
И весною наполню город
И рекой, что уносит время
Унесу я печаль и холод

Подарите дорогу…
Серых сумрачных дней вереницы
Проходить вас, ничуть не тревожа
Убегать, как из книги страницы
Не давая стареть вашей коже

Барабан подарите…
Чтобы ритм настучал я веселый
Чтобы счастье вдруг стало возможно
Чтобы было что в этот день вспомнить
Чтобы ярко! и НЕ осторожно

Radio non

Чёрная ночь и разбитый металл…
Но ты любил, ты понимал!
Чёрная ночь и огни за спиной…
Но почему ты не со мной?
Чёрная ночь и холод в душе
Мне лишь вернуться к тебе
Кто для тебя я сейчас скажи?
И обними или прочь прогони

Боль не прошла, и я не забыл
В то, что я верил, тебя лишь любил
Только зачем навсегда ты ушла?
Только душа не могла без тебя
Только лишь ночи и ночи без сна
Светит теперь мне подруга луна
И лишь не знаю теперь я кто ты…
И лишь сожгла за собою мосты
И прогнала из сердца любовь…
Вряд ли теперь мы увидимся вновь…

Нет, я не верю этим словам
Это обман, всё это обман
Мне просто так от тебя не уйти
Не ухожу и не жгу я мосты
Что с тобой ангел, где сейчас ты?
Только не зря, я верю, не зря
Я так любила тебя и ждала
Не оставляй меня, мне тяжело
Месяц жестокий мне светит в окно!

Ты оттолкнула меня и ушла
Счастье другое искать и нашла
Ну, для чего лезешь в душу мою
Я, как и прежде, тебя ведь люблю
Только теперь уже мне не забыть
Мертвого счастья не повторить
Время счастливое не возвратить
Ты всё равно наше счастье предашь
Силу любви ты другому отдашь…

Милый, любимый, мне тяжело
Ты приходи, без тебя не легко
Не говори ты слово «прощай»
Снова придти пообещай
Я не уйду никуда-никуда
Не расскажу, не придам никогда
Ты им не верь никому-никому
Я отдана лишь тебе одному
И лишь поверю твоим лишь мечтам
И никому я тебя не отдам!

Нам всё равно уже вместе не быть
Надо забыть, и измену простить
Мне уж давно всё все равно
Всё для меня уже предрешено
Жаль, не погиб на дороге той я
Не выносимо, мне жить без тебя
Больно и грустно, и тяжело
Только погиб для тебя я давно
Ты ведь не примешь, не сможешь понять
Птицу без перьев не сможешь принять
Боль ту увидеть, калеку узнать!

Где ты, мой милый, мой ангел земной?
Я убегу вслед за тобой
Что с тобой милый, мой дорогой?
Вспомни те наши тё наши тёплые дни
Делай, что хочешь, только прости
Знай, что без тебя мне теперь уж нельзя
Знай без тебя… я умру без тебя
Рядом с тобой быть хочу, ты прости
Рядом со мной чтоб был ты…

Который день уже льет дождь, который день нельзя тронуться в путь.
Запись в дневнике:
- Двое заболели, простудились. Четвертые сутки подряд не можем выбраться из этой богом забытой, проклятой всеми чертями деревни. Бензин кончается, аккумуляторы садятся. Мёрзнем страшно. Машины буксуют, дорога не проезжая. Хочется лечь и забыться. Света нет. Какого чёрта нас занесло на эту трассу?
В сторону карандаш. Сломается… пусть… уже не жалко. Угрожающе на стене тикают часы, как будто отбивают ритм прошедшей, сказочно не реальной жизни. Догорает на столе свеча, последняя за этот вечер. Дальше будет тёмная ночь и попытка уснуть, чтобы на секунду забыться, уйти от страшного мира. Завтра будет рассвет, и опять дождь за окном. Мы – потерянные люди, о нас никто не вспомнит, нас никто не потревожит, мы никому не нужны! Лучше выйти под дождь, и мокнуть под дождём, чем сидеть в землянке, пытаясь согреться. Холодно до жути, быстро промокает защитный костюм, ещё быстрее мокнут ноги, и нет, никакой надежды согреться. Крик безумия срывается с уст: «Нет!». Убежать, потеряться, исчезнуть из этого страшного мира. И слёзы катятся из глаз…
- Волк, это ты?
- Может быть… Огонь, зачем ты пришла?
- Ты один, всегда один, ты болен, что с тобой, Волк?
- Огонь, знаешь, есть веши, о которых не говорят и не спрашивают…
- Например?
- Огонь, ты видела цветы, что растут на опушке?
- Нет.
- Тогда пошли.
Сумерки и дождь, высокая трава скрывает след двух диджев non. Раскаты грома глушат их разговор. Лишь вечер и тьма знают, куда ушли двое безумцев.
- Смотри, Огонь, у этих цветов есть собственная жизнь. Им не почём холод и дождь, они – живут!
- Мы тоже живем…
- Нет, мы – умираем, каждую минуту и секунду. Мы – умираем, они – живут. Вот и всё…
Странные, отчужденные, потерянные люди. Не понятные ни кому, кроме них разговоры. Жить, не видя смысла жизни, потеряв надежду. Жить, чувствуя мир каждой частичкой себя, и не понимать его. Жить одной секундой, одним вздохом, одной ночью – вот жизнь романтиков дороги!

Мы играем с людьми, мы играем в войну, а зачем, почему?
Потому, что мы хотим доказать себе и другим людям свою силу, потому, что нам кажется, что мы должны быть сильными! Мы становимся, лживы, лицемерны и грубы! Мы играем, умираем и смеёмся…
Слушай, эту сказку посвящаю тебе.
Когда ночь бархатным покрывалом накрывает мать землю, к берегу приутихшего моря выходит эльф, выходит, неся в руках серебристую арфу, садится на окатанный морем и временем камень и начинает петь. Он поёт о странах и лугах, о волнах, уносящих вдаль разбитые мечты юности, о неведомых заморских островах, об отважных мореплавателях. Он мечтает, и его мечты становятся песней, что несётся над морем, срезая верхушки волн. Его песни просты и незатейливы, он складывает их, не повторяясь и не запоминая, как будто вышивает дивный узор.
Кончается ещё один куплет, и эльф задумываемся, а потом начинает петь песнь, совсем на другие песни не похожую. Плачет, зовёт за собою арфа, дрожит голос эльфа. Он поёт о человеке, покорившем море.
Откуда-то из неведомой страны, где вместо жизни, лишь замедленное умирание, где вместо цветов дарят кресты, где не поют птицы и не говорят о любви, пришел человек, он был совсем не похож на других. Он был смешон и слаб, и ни кто не обращал на него внимания. Старый плотник, искавший подмастерьев, приютил его. Весь день продолжалась работа, ни минуты на отдых. День, за днем, месяц, за месяцем трудился странник. Трудился, пуская в жизнь тысячи и тысячи заготовок, для мастеров.
Однажды рано утром в мастерскую заглянула девушка и спросила мастера, а, услышав, что он ещё спит, решила подождать. Долго она смотрела на работу странника, а потом спросила, почему он сам не режет. Он ответил, что не умеет и не может. А она сказала, что всё возможно и сказала, что придет завтра за его работой. Он не ответил, а когда пришел мастер, она сделала очень дорогой заказ и исчезла.
Весь день и всю ночь странник думал над этим предложением, а когда пришла она, сказал, что он не может ни чего сделать, что у него ни чего не получилось. Она посмотрела на него и сказала сквозь слезы: «Ты такой же, как все, как тысячи и тысячи твоих братьев и сестер, ты – слаб. Ты не веришь в свои силы и тебе нечего ждать от жизни. Я поверила в тебя, а ты нет. Я думала, что нашла настоящего мастера, но ошиблась…»
А вечером в доме у мастера был большой праздник, таких дорогих заказов мастер не помнил уже давно. И лишь одного гостя на празднике не было, странник не смог выдержать обиды. Он с легкостью выносил любые оскорбления, бросаемые ему в след, но в этот раз не смог. Она сказала правду, и это было слишком тяжело. Надо было что-то менять.
Он закрылся в своей комнате, утащив из мастерской заготовку и резак. Он не знал, что будет делать, но что-то делать он был должен. Руки сами подсказали, по что не мог знать холодный разум. Он резал, ночь, и день, и ещё одну ночь. Он испортил много заготовок, прежде чем получилось то, что он хотел. Странная, невиданная собака, и девушка верхом.
Ни кто не спохватился его не в тот вечер не в следующий, все праздновали удачно сделанный заказ. А когда праздник закончился, и начались трудовые будни, то всё как будто сразу изменилось. Он не мог просто делать заготовки, он не мог просто смотреть на работу мастеров, он запоминал каждое их движение, подхватывал каждый жест, чтобы потом, уходя к себе в комнатку, повторить всё, что знал, чтобы вырезать новых, ни кому, кроме него не известных зверей.
Он стал жить вечерами. Когда ближе к полуночи, мастера отпускали его, он приходил в свою забытую комнату. Брал в руки резак. И мир вокруг начинал изменяться. Мир становился теплой и светлой сказкой. Он резал прекрасных сказочных и грустных зверей, иногда вместе с людьми, чаше без них. Он резал, вкладывая в них всю теплоту своей души. А когда он заканчивал работу, она казалась похожей на живую. Полки были уставлены неизвестными, но восхитительно красивыми животными. И от них исходило столько тепла, нежности и света, что казалось, будто комната живет сама по себе.
Случилось так, что однажды, когда мастер был на гране банкротства, знаменитый во всей округе старый герцог объявил конкурс среди всех мастеров. Наградой победителю был, очень большой, дорогой и сложный заказ, выполнить который мог не каждый мастер. Старый мастер, очень устал, работая с мелкими заказами, пытаясь спасти мастерскую, и вряд ли бы смог создать что-то, что смогло бы привлечь внимание герцога. Он знал, что с той работой кроме него ни кто не справится, но не мог выиграть конкурса.
Странник в тайне от всех мастеров поставил на выставку свои работы. А когда герцог выбирал победителей, он выбрал ни на кого не похожих зверей. Ни кто не знал, чьи это работы, а когда выяснилось чьи, многие и многие очень удивились. Странник принес заказ в мастерскую, принес и хотел мастеру, но не взял заказ мастер, а сказал: «Это тобой добытый заказ, ты должен его сделать сам!»
Многие дни провел странник, работая над скульптурой, многие ночи не выпускал из рук резака. А когда принес его показать мастеру, в углу увидел скульптуру похожую. Мастер посмотрел на него и заплакал, как плачут дети. Его работа была сделана намного лучше и совершенней работы мастера.
«Уходи, уходи, странник! И ни когда не возвращайся, нам с тобой не место в одном городе. Возьми инструмент, возьми все деньги, что у меня сейчас есть, уходи! Оставь только свои работы, они будут мне подарком за гостеприимство. Ну, зачем ты так?» - шептал мастер, прогоняя чужака – «Ты – лучший! Ты добьешься всего, чего захочешь. Прошу, покинь этот город!»
Другие мастера видели, что произошло, и в след страннику послали разбойников. Разбойники сделали всё, как им было сказано. А когда голова убитого странника легла к ногам мастера, он не выдержал, он убил себя и спалил мастерскую вместе со всеми работами странника, вместе со всем инструментом.
Голос эльфа переходит в плач. А восходящее над морем солнце яростно срывает с земли покрывало тьмы. Замолкает арфа. Плачет эльф. И море нежно ласкает его золотистые сапоги, как будто сочувствуя ему.
Кричите чайки, завывай ветер, бейтесь волны о твердые скалы! Эту жизнь уже не вернуть и не изменить ни чего!

Имена изменены, совпадения случайны.

Они носят одинаковые строгие костюмы или одинаково старые растянуто-бесцветные свитера
Я с ног до головы одет в джинсу…. черную…
Они пользуются программами, и никогда не задумываются, о том как это работает…
Я пишу программы, я знаю как это работает, а когда мне не хватает функций я доделываю чужие программы…
Они кричат, о том, что воздух загажен автомобилями, но не в состоянии от них отказаться…
Лучше бы брали пример с меня и ездили на велосипедах…
Они кричат о глобальной катастрофе, не в состоянии объяснить в чем она заключается…
Я знаю день в который надо будет валить отсюда…
Они кричат о компьютерных вирусах, о хакерах, которые неизвестны, неуловимы…
Сегодня вечером я пью чай вместе с одним из них…
Они гордятся ювелирными украшениями своих женщин…
Жена премьер министра носит мной сделанные украшения…
Они тупо по восемь часов вкалывают в офисах, и очень гордятся, что у них офигенно клевая работа…
Мой рабочий стол завален игрушками и цветами в горшках, от работы я получаю удовольствие, мне нравится так работать…
Они трудятся, не покладая рук, часто оставаясь ночевать на работе…
80% их дневной работы я бы мог сделать за пару десятков кликов мышки…
Они упрекают меня в том, что я мало достиг, что такой же как все, и ни чего из себя не представляю…
А я смеюсь им в лицо, мне всего двадцать с небольшим хвостиком…