Смеркается. Становится холодно в лесу. Откуда-то веет холодный ветерок. Воздух после грозы наполняется ароматами только что распустившихся цветов. Где-то высоко в ветвях кричит незнакомая птица, предупреждая сородичей об опасности. Передо мной узкая лесная тропинка, вернее две параллельно идущих тропы. Здесь когда-то проехал грузовик и оставил следы, по которым теперь ходят лесники. Иду по тропинке, высокая трава щекочет открытые до коленей ноги. Где-то вдалеке воет собака. На минуту останавливаюсь, чтобы определить направление и снова иду дальше.
Лежит возле дороги большое, давным-давно кем-то срубленное дерево, оно уже поросло мохом, от него пахнет сыростью и усталостью. Это водитель, когда прокладывал дорогу не смог объехать и срубил дерево. Осторожно касаюсь губами древесной коры и вижу. Как при свете фар усталый, в рваной тельняшке, промасленных штанах, в кирзовых сапогах на босу ногу, невысокий, стриженный наголо водитель сердито мажет здоровенным топором, безуспешно пытаясь свалить дерево. И чихает от запаха, не сгоревшего бензина, глядя на стертые от долгой работы руки, сидя на уже упавшем дереве.
Становится совсем темно, и куда-то исчезают запахи распустившихся цветов, вместо них появляются ночные, не похожие совсем на них непохожие запах смолы и пожухшей травы. Смолкают кузнечики, и где-то вдалеке пронзительно кричит ночная птица. Не ярко светит свеча в фонаре, но этого хватает, чтобы не потерять убегающую из-под ног тропинку во тьме безлунной ночи. Дохожу до стоянки, и сразу ощущаю запах костра. Кто-то сегодня с утра здесь уже был. Если пройти завтра два перехода, как это сделал сегодня, то к вечеру быть может, его догоню. Тихо, прислушиваясь к шорохам ночного леса, ставлю палатку и развожу костер. Совсем становится темно, лишь пламя костра бросает лики на стволы деревьев и палатку.
Почему-то не хочется спать в палатке. Выхожу, иду к следам грузовика, дотрагиваюсь ладонью земли и вижу. Как перепачканная в грязи большая, насквозь пропахшая потом и бензином большая военная машина пробует проехать по бездорожью. Как ревет мотор, как проворачиваются огромные колеса, выбрасывая в небо куски глины. Как уставший шофер в сотый раз повторяет про себя одно и то же ругательство. Сижу и вижу, как из норки прокопанной в глубокой калее появляется небольшая, чуть больше ладони, серая мышка-полёвка. Подбегает к ладони, принюхивается и бежит дальше. Холодно ночью, мерзнут руки, отдавая живое тепло мертвой земле. Иду к костру, чтобы согреться. Чуть потрескивает огонь, разнося едкий запах горящей смолы, как будто смеётся.
Рассвет приходит незаметно, принося с собой голоса птичьих стай. Раннее солнце светит ярко, оживляя замерзший за ночь лес. Сворачиваю палатку, тушу огонь. Взваливаю на плечи толстый, изрядно похудевший за последнюю неделю рюкзак. Солнце светит в спину, оставляя впереди длинные, тонкие лучи, огроменную, словно великан из сказки тень. Скоро станет жарко, до жары надо успеть пройти как можно больше.
Тропа сворачивает с автомобильного следа, дальше люди идут совсем в другую сторону, а автомобиль ехал прямо. Решаю пройти по следу, хоть мне совсем не туда надо. След остался довольно глубокий, а значит, он ехал, когда почва была пропитанной водой, а не такая, как сейчас, упругая. Он проезжал, когда была весна, когда завывал ещё холодный, пробирающий до косточек ветер, когда снег ещё лежал в укрытых от солнца местах. Много лет назад. Так много, что молодые берёзы выросшие на его пути выше уже меня. Солнце потихоньку припекает, скоро встану на привал.
Высоко на дереве, на одной из нижних веток висит старая, обветшалая кепка. Ветка проросла через дыру в кепке. На глаз пробую оценить возраст этой ветки. Лет десять - двадцать, не могу сказать точно. Это, наверно, забыл водитель, когда останавливался тут.
Иду до вечера, очень жарко, но всё равно иду, след петляет, кое-где исчезает совсем, снова появляясь. С какой скоростью он ехал? Наверно не намного быстрей, чем иду я… Трава становится всё ниже и потом совсем исчезает, переставая приятно ласкать голые ноги. Лес становится всё более густым и темным. Когда начинает смеркаться случайно, на небольшой поляне, натыкаюсь на лисью нору. Становится интересно. Кладу ломоть хлеба, отхожу, как, чтоб нору было видно, и жду, как лис на него прореагирует. Сначала нет никакой реакции, а потом рыжая мордочка всё-таки показывается. Темно и не очень видно. А когда зажигаю фонарь, хлеба уже нет.
На лесной подстилке спать тепло, жаль, только нет хорошего топлива, всё сгорает довольно быстро. И утром встаю под песни птиц совершенно бодрый и проснувшийся. Встаю, чтобы продолжить путь.
Почти вечер, скоро будет темнеть. Передо мной поляна. Ветер чуть колышет не высокую траву. Очень сильный аромат неизвестного мне цветка плывёт над поляной. А на другой стороне поляны, в пожухшей от засухи траве стоит, словно памятник большой грузовик. Подхожу и осматриваю. Краска давно испарилась с заржавевшего металла. Колёса наполовину зарылись в землю. Странная, старинная кабина с ещё уцелевшими стёклами. Провожу рукой по борту кузова и отмечаю большие, пробитые очередью из крупнокалиберного пулемёта, дыры, значит, грузовик пришел с войны. Провожу рукой по бамперу и четко ощущаю выбитые изнутри буквы “Анатолий. К”. Как будто призрак из прошлого. И восхищаюсь железным монстром. И кажется, стаю на переправе и рядом едут рядами блестящие, новенькие грузовики и торможу одного из них и прошу водителя подбросить.
- Куда едешь? - спрашиваю.
- На войну! - отвечает он.
- Хорош, красавец! - говорю.
- Да… - подумав, отвечает он - хорош… жаль вот только одного, не жить нам долго ни мне, ни ему…
Сажусь рядом на мягкую, не отравленную вкусом войны траву. Простукиваю бензобак, на самом дне ещё есть бензин, но на самом дне, откуда он не попадает в насос. Кончилась заправка, и уснул железный бог. Как просто, как нелепо. С трудом открываю ржавую дверь и сажусь на место водителя. Это сиденье, нелепая, смешная кабина, изнутри очень тесная, снаружи неказистая, эти приборы, которым уже не суждено снять показания, чья-то выцветшая фотография, как будто через года сохранили атмосферу владельца-водителя. В замке до сих пор торчит ключ зажигания. Поворачиваю ключ, и плывут картины прошлого. Песчаный пляж впереди, и громкий сигнал тревоги. Судорожно схватываются руки за руль, нога выжимает газ до пола. “Стрельба, на лагерь напали, надо бежать - проносится в голове - Нет, надо ещё спасти, кого смогу, но спасти”. Дрожит на штурманском сиденье пулемет, визжат тормоза, ревет двигатель, больно ревёт, так нельзя. Но сейчас можно, потому, что иначе смерть. Пахнет бензином, порохом и поцелуем девушки, которая ещё несколько минут назад сидела рядом. Режет глаза ядовитый дым, видимость очень плохая. Подруливаю к стенкам бараков, громко кричу: “Братцы, сюда, быстрей!”. Кто-то прыгает в кузов, всем телом ощущаю, как подпрыгивает от этого грузовик. Ныряю в ядовитый туман, не давая, прицелится по себе. Они стреляют на шум мотора, и слышу, как несколько очередей, все-таки цепляют кузов. Слышу, как кричит в кузове раненный солдат. Быстро летит грузовик, вырвавшись из вражеского плена. Быстро по ухабистой лесной дороге, по которой проехали тысячи таких грузовиков. В зеркале заднего вида лагерь, весь укрытый рукотворным чёрным туманом. Впереди - лес, а за лесом спасение. Прыгает по кочкам грузовик, больно бьются ноги об железную перекладину. Перехватывает дыхание. Кричит в кузове раненый солдат. Надо остановиться, помочь ему. Останавливаюсь, выключаю зажигание.
Становится совсем темно. Иду к рюкзаку, достаю и зажигаю фонарь. От батареек, конечно удобнее, но почему-то всё равно предпочитаю живое пламя больших свеч. Прислушиваюсь к ночным шорохам. Смотрю на тонкую луну. Метрах в десяти, в траве, замечаю побелевший от времени человеческий скелет. Подхожу и сажусь рядом. Чуть ниже меня, намного шире в плечах. В разорванной военной форме. Провожу рукой по выбеленному временем черепу. Тихо смотрит на меня юноша.
- От кого ты бежал, странник? - спрашиваю.
А в ответ тишина, чуть вздрагивают губы, шепча что-то непонятное. Он просто тихо смотрит в глаза, и в этом взгляде столько боли, нечеловеческой, дикой боли, столько усталости и сомнения. Как будто этот взгляд принадлежит старцу, а не красивому, светловолосому юноше, который всего года на два меня старше. Как будто взгляд невинного раба, идущего на смерть. Как взгляд, в глаза палача, в лицо судьбы.
- Анатолий, Толя, зачем?
- Не знаю… - отвечает он.
И чувствую, как ладонь обжигает струйка крови из пробитого виска. И вижу войну, голод. Вижу умирающих людей. И чувствую палящее солнце за спиной и запах пороха и крови, бензина и горящей резины. И ужасаюсь безумию смерти и убираю ладонь с пробитого пулей черепа. Ищу в траве пистолет и нахожу то, что когда-то им было. Удивляюсь находке.
- Ты просто заблудился, Толя! Заблудился и остался навсегда. Тебе надо было взять направление на два градуса севернее – говорю и понимаю, что не было у него компаса – Спи. Теперь тебя уже никто не потревожит – снимаю с обглоданной временем кости кольцо и одеваю на безымянный палец – Я продолжу твой путь.
Неуютно, прохладно идти сквозь ночь, когда луна почти не светит, а свет фонаря замирает в нескольких шагах. Даже деревья кажутся опасными, и трава, раньше просто щекотавшая ноги, начинает больно впиваться, отставляя царапины.
- Я продолжу – говорю я, смотря на серебряное кольцо на безымянном пальце.
23.03.2009, рубрика "Творчество"
Оставить комментарий
Вам надо войти, чтобы оставлять комментарии.